Неточные совпадения
Одним словом, как и всякое здоровое чувство, как всякая истинная потребность,
эстетическое чувство имеет больше стремления удовлетворяться, нежели требовательности в претензиях; оно по своей натуре радуется удовлетворяясь, недовольно отсутствием пищи, потому готово удовлетворяться первым сносным
предметом.
Не будем входить в рассмотрение того, каким образом надобно понимать отношение материальной интересности для нас
предмета и
эстетического наслаждения им, хотя это исследование привело бы к убеждению, что
эстетическое наслаждение отлично от материального интереса или практического взгляда на
предмет, но не противоположно ему.
Другое основание для мысли: «прекрасное есть чистая поверхность», состоит в предположении, что
эстетическое наслаждение несовместимо с материальным интересом, принимаемым в
предмете.
Ощущение, производимое в человеке прекрасным, — светлая радость, похожая на ту, какою наполняет нас присутствие милого для нас существа (Я говорю о том, что прекрасно по своей сущности, а не по тому только, что прекрасно изображено искусством; о прекрасных
предметах и явлениях, а не о прекрасном их изображении в произведениях искусства: художественное произведение, пробуждая
эстетическое наслаждение своими художественными достоинствами, может возбуждать тоску, даже отвращение сущностью изображаемого.).
По силам ли автора задача, которую хотел он объяснить, решать это, конечно, не ему самому. Но
предмет, привлекший его внимание, имеет ныне полное право обращать на себя внимание всех людей, занимающихся
эстетическими вопросами, то есть всех, интересующихся искусством, поэзиею, литературой.
Но, если бы и действительно было так, его малочисленность была бы прискорбна только для нашего
эстетического чувства, нисколько не уменьшая красоты этого малочисленного ряда явлений и
предметов.
Но несправедливо так ограничивать поле искусства, если под «произведениями искусства» понимаются «
предметы, производимые человеком под преобладающим влиянием его стремления к прекрасному» — есть такая степень развития
эстетического чувства в народе, или, вернее оказать, в кругу высшего общества, когда под преобладающим влиянием этого стремления замышляются и исполняются почти все
предметы человеческой производительности: вещи, нужные для удобства домашней жизни (мебель, посуда, убранство дома), платье, сады и т. п.
Но зачем же автор избрал такой общий, такой обширный вопрос, как
эстетические отношения искусства к действительности,
предметом своего исследования? Почему не избрал он какого-нибудь специального вопроса, как это большею частью ныне делается?
Красота формы, состоящая в единстве идеи и образа, общая принадлежность «е только искусства (в
эстетическом смысле слова), но и всякого человеческого дела, совершенно отлична от идеи прекрасного, как объекта искусства, как
предмета нашей радостной любви в действительном мире.
К какому отделу отнесены будут нами цветники и сады, в которых первоначальное назначение — служить местом прогулки или отдыха-совершенно подчиняется назначению быть
предметами эстетического наслаждения?
Нет человека, одаренного
эстетическим чувством, которому бы не встречались в действительности тысячи лиц, явлений и
предметов, казавшихся ему безукоризненно прекрасными.
Называя искусством всякую деятельность, производящую
предметы под преобладающим влиянием
эстетического чувства, должно будет значительно расширить круг искусств; потому что нельзя не признать существенного тожества архитектуры, мебельного и модного искусства, садоводства, лепного искусства и т. д.
Я не буду говорить о том, что основные понятия, из которых выводится у Гегеля определение прекрасного], теперь уже признаны не выдерживающими критики; не буду говорить и о том, что прекрасное [у Гегеля] является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда, не просветленного философским мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления идеи в отдельном
предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито мышление, тем более исчезает перед ним прекрасное, и, наконец, для вполне развитого мышления есть только истинное, а прекрасного нет; не буду опровергать этого фактом, что на самом деле развитие мышления в человеке нисколько не разрушает в нем
эстетического чувства: все это уже было высказано много раз.
За пятнадцать — двадцать лет пред этим ко всему хотели прилагать
эстетические и философские начала, во всем искали внутреннего смысла, всякий
предмет оценивали по тому значению, какое имеет он в общей системе знаний или между явлениями действительной жизни.
Но все это еще не возвышает его настолько, чтобы применять общие художественные требования ко всем его частностям и сделать его
предметом подробного
эстетического разбора.
Критику предстоит художественный вопрос, существенно важный для истории нашей литературы, — а он собирается толковать о забитых людях —
предмете даже вовсе не
эстетическом».
Я бы хотел здесь поговорить о размерах силы, проявляющейся в современной русской беллетристике, но это завело бы слишком далеко… Лучше уж до другого раза.
Предмет этот никогда не уйдет. А теперь обращусь собственно к г. Достоевскому и главное — к его последнему роману, чтобы спросить читателей: забавно было бы или нет заниматься
эстетическим разбором такого произведения?
Наибольшую близость наша проблема имеет к содержанию третьей критики Канта, именно к анализу
эстетического суждения, облеченному в чрезмерно схоластическую и не соответствующую своему
предмету форму.
Мне кажется, на это способен только «любитель литературы», для кого глубочайшие искания и нахождения человеческого духа — лишь
предмет эстетических эмоций.
Достигается это тою таинственной силою, которая скрыта в искусстве, — силою, которая жизненный ужас претворяет в красоту и делает его
предметом нашего
эстетического наслаждения.
На поколении наших отцов можно бы было видеть (только мы тогда в это не вникали), как Пушкин воспитал во всех, кто его читал, поэтическое чувство и возбуждал потребность в утехах изящного творчества. Русская жизнь в «Онегине», в «Капитанской дочке», в «Борисе» впервые воспринималась как
предмет эстетического любования, затрагивая самые коренные расовые и бытовые черты.